Только так

[ThorLoki]

Название: Только так
Автор: _Fedora_
Фандом: «Старшая Эдда»
Пейринг: Браги\Локи, Тор\Локи
Жанр: слэш, романс, драма
Объем: Мини
Рейтинг: R
Статус: Закончен
Саммари: Что может стоять за привычными богам перепалками.
Предупреждения: Несколько тяжеловатый стиль и наличие пэйринга, не касающегося тематики сообщества.
От автора: Вспомнились фички, написанные больше года назад. Решил вернуться к этому циклу.


Под сенью стрельчатой крыши чертога Гюмира голос бога огня порхал редкой стаей тренькающих железных бабочек. Пересыпался разноцветными окатышами на дне неглубокой, но полноводной реки. Просачивался в угощенье злобой, разбавляющей пьянящую горчинку пива.
- Славьтесь, асы и их жены. Всех приветствую, кроме одного – Браги, что сел в середине.
Заложив ноги, Локи вольготно рассаживался и теснил соседей за столом, ломящимся от яств. Позволяя рыжине золотого света расплескиваться ржавыми веснушками по тронутому морозом презрения лицу. Не мешая спертой жаре с запахом солода разлечься на черной коже тюленьей куртки, притаиться молниями в сумрачных складках плаща, хищно раскинувшегося вдоль лавки, как расслабленные крылья огромного нетопыря. От шального взгляда из-под ресниц щеки Браги плыли алыми пятнами, как после пары увесистых затрещин.

А ты забыл, как сам выворачивался из причудливой шелухи одежд, похожий на змея, сбрасывающего кожу? Как лез на стену, цепляясь скрюченными пальцами за бревна и обрывая ногти, а на костяшках небольших крепких кулаков прорезались темные бороздки? Как поскуливал, осклабившись, и натужно выхаркивал мое имя голодным мяуканьем? Как волосы на твоем затылке взмокали и курчавились, и дурманящий запах змеиной чешуи становился эхом вздоха, пятнающего позвонки, угловато выступающие на твоей шее, когда ты утыкался лбом в резкий сгиб локтя? Ты так хотел, чтобы я не увидел закипающий между слипшихся ресниц сок цикуты, что служил тебе слезами.
Ты приходил ко мне сам, когда хотел, не спрашивая, нужно ли это мне.
Я мог бы желать тебя прекрасной женщиной.
Но желал только так.

- Я подарю тебе меч и коня, откуплюсь кольцом – только не затевай ссору. Побойся богов.
Едва затихала, вызванивая, речь Браги, едва его широкие ладони вскидывались в примирительном жесте, желтые в отблесках костра, взвившегося вдруг десятком кошачьих спин – узкая, как у женщины, белая рука Локи стискивалась от повисшей в воздухе мысли прихватить за эти волосы, растекшиеся по плечам вересковым медом. Намотать на кулак, и что есть сил впечатать добродушное, мечтательное лицо в дубовый стол, приоткрытый скомканной скатертью.
Бог огня садился, поджав ногу, и сплетал шипуче-горящие пальцы на остром колене. Позевывал, не размыкая дернувшихся губ, и опускал веки, пряча глубокую зелень взгляда и делая вид, что не замечает, как сползала по смуглому виску бога скальда одинокая капля, оставляя по себе мокрую дорожку. Оттого, что лишь одна капля, порождение духоты, выдавала беспокойство Браги, легкое, как гусиный пух, огненная позолота вокруг Локи начинала дрожать и плавиться. Она сотни раз до крови расшибала себе лоб о добрую и веселую улыбку, которой, как щитом, прикрывался скальд.

А ты помнишь, как твоя тощая шея напрягалась кромкою выпирающего кадыка, и я, не заметив, что выдираю у тебя клок волос, думал, что высвобождаю пальцы из разогретой смолы? Как ты покорно расплывался подо мною растопленным пчелиным воском, в тот миг, как я вторгался в скользкий омут твоего ядовитого рта? Расплывался, и тут же застывал, костенел – и настороженно поблескивал в мутной с проседью темноте круглыми мочажинами глаз, приоткрытым ртом, бисером испарины над верхней губой.
Ты приходил, когда над кривой горизонта лохматились косы уже сонного или все еще заспанного солнца.
Я мог бы желать тебя собственной женой.
Но желал только так.

Бог огня фыркал и по его сухощавым чертам пляшущей бурой тенью пробегал недобрый смешок.
- Не дашь ты ни коня, ни кольца. Напрасный посул. Среди собравшихся ты трусливей всех – и боишься вступить в схватку.
По нарастающему ропоту, колышущему ряды асов, по сверканию глаз и мечей, по скрипу кольчуг и бряцанью выкованных цвергами бесценных украшений тени, клубясь, перебегали к Браги. Прикидываясь разлитым в пылу гнева темным пивом, впитывались в скатерть и стол. Залегали под густыми светлыми бровями, смазывая схлестнувшиеся взгляды.
Тени прятались в прорезях ослепленных окон и истыканных ревом священного боевища гобеленах. Тени размягченными клинками ломались в углах и балках, поддерживающих своды чертога, и, вздыхая из последних сил, уползали в щели между боками стенных бревен.

А ты запамятовал, как я пил бесконечными удушливыми глотками твое изменчивое бесстыжее тело, снова прорастая в него твердостью ясеневого корня, да так, что ты зарывался узкими, чуть приподнятыми плечами в груды шкур и громко клацал зубами? Не желаешь вспомнить, как едва брезжил розоватый студеный рассвет над хрустящей кромкой снегов, уже тронутой волчьими лапами пурги? Как орал ветер, застревая в пастях коньков, украшающих крышу, а мне казалось, что это ты, зацелованный до синяков, едва дышащий из-за того, что мое объятье было готово сломать непривычно подтаявшие ледышки твоих ребер? Я не претил тебе поганить рябь моего несмолкаемого шепота бранью – и вдруг в отместку едва не выбивал твои ласочьи зубы, заставляя смолкнуть поцелуем.
Я мог бы желать тебя дождем и морскими бурями, чудесным взблеском зимнего неба и пушистым снегопадом.
Но желал только так.

- Если бы мы с тобою сошлись не в доме Эгира, я собственноручно отсек бы тебе голову в отплату за ложь! Я бы…
Бровь бога огня круто гнулась собольим хвостом, а лицо заострялось, как высокомерный далекий месяц на исходе. Клекочущий смех прерывал речи Браги, и бабочки цвета дождливого неба снова били и подбрасывали крылышками тусклое от времени золото чертога. Щелчком нервных пальцев Локи швырял в лицо скальда мелкие ошметки огненного оживления, расцветающего меж резных деревянных столбцов, что поддерживали чертог с четырех сторон. Пленка позолоты облупливалась, заворачиваясь краями, и Браги едва успевал отшатнуться, чтобы пламя, слегка опалив брови и ресницы, не успело выжечь ему глаза, в которых, как в начищенном песком зеркале, мигом отражалась широкая улыбка Локи, окрашенная неприкрытой издевкой.

А ты не припоминаешь, как закусывал губу, когда твои глаза сужались в таинственно мерцающие зеленые щелочки, пересыпанные блуждающими изжелта-белесыми бликами болотных огней? Как косился на меня, ломая лишь слегка тронутые краснотой губы? Как я тыльной стороной ладони толкал тебя в подбородок, заставляя вздергиваться, хлестнув меня по щеке жесткой копной спутанных волос – только бы ты отвел взгляд? Тебе неприятно воскрешать в своей памяти то, как ветер, воющий снаружи надрывней надежно связанного Фенрира, раздувал тебя, как пожар, и я обжигал ладони до живого мяса, заламывая твои упрямые, увитые жилами руки? Как твой дерзкий хохот одним хлопком рушил предрассветное безмолвие, а я боялся изрезаться о твою остроту, подобную до жужжанья натянутой тетиве лука Улля? Боялся напороться и искалечить себя сотней рваных ран, нанесенных твоими ногтями и плотоядной усмешкой.
Я мог бы желать тебя наливным яблочным рассветом и закатом, сваренным в котле из волчьих ягод.
Но я желал только так.

Подхватывая тяжелую чашу с пивом, Локи колыхал ею в сторону Браги, пятная сомкнутый на запястье браслет пористой пшеничной пеной. Осушая чашу в три глотка, облизывался так, будто съел только что кусок сырой кровоточащей людской плоти, и заводил речь слаще всех угощений, приготовленных для асов великаном Эгиром.
- Ох, сидя ты храбр, украшение скамьи, а не ас. Зато в битве беспомощен. Покажи в сраженье свою смелость! Кто смел, тот не медлит.
Бог огня грохал чашей о стол, и пустота в ней вспыхивала факелом, розмашисто метнув жуткие узорные тени по его чуть впалым щекам. Браги снова улыбался – теперь с доброй насмешкой, словно вел брань не с равным себе богом, а со смертным ребенком. И лишь в остриях его зрачков притаилось, несмело проглядывая, то самое беспокойство, солоноватый дух которого был сродни запаху запекшейся крови, схватившей коркой глубокую рану.
Локи подавался вперед, словно желая напороться на этот взгляд, насадиться на него, как туша кабана на вертел. С видом ворона, готового вспорхнуть с места и заштопать своим оперением порванную ритуальными кострами ночь, он смотрел, смотрел, не сводя глаз со скальда.

А ты хранишь еще в глубине памяти, как я пересчитывал запястьем твои ребра, проступающие при глубоком вздохе, а кончиком языка – ложбинки между костяшками судорожно сжатых рук, непременно стремясь заглянуть в ненастья твоих глаз, подернутые серебряным дымом, когда ты разлетался по мне липкими брызгами молочая? Как в час, когда жирная светотень делала твои скулы еще четче, ты по-кошачьи урчал мне в ухо, покалывая сбегающими с волос огоньками? Как выкатывался из-под согревающих шкур, вытекал из моих рук неуловимой обнаженной ртутью, и стрелы первых солнечных лучей пронзали тебя одна за другой, просвечивая насквозь? Я желал в те минуты больше всего, чтобы они пригвоздили тебя намертво к моему ложу, не позволив уйти. Отдав моему дыханию хрусталь твоих ключиц, а бедрам – стройность твоих ног, зябкую дрожь в которых ты пытался унять, потому что она была столь человеческой.
Я мог бы желать тебя ударяющим в голову хмелем и дурманящей пряностью лесных трав.
Но я желал только так.

- Ты под землей просидел восемь зим, доил коров и рожал детей. Ты – муж женовидный. – гулом звездных небес повторялись, клеймя, слова, зоркими воронами слетающие с губ Высокого, и его единственное око горело величайшей из звезд.
- Нет большой беды в том, что женщина делит ложе с мужчиной. Иное дело в том, что пришел к нам на пир женоподобный рожавший ас. – бурлили осуждением бессчетные морские волны голоса Ньерда.
Ярче полуночного очага богов пылали щеки жен асов. Задыхалась в гневе Скади, опускала глаза Идунн, стушевавшись, в третий раз переплетала золотую косу Сив. В огромных глазах Фригг стояли слезы по тому, кого было не вернуть.
Браги, разглядывая себя в колышущемся зерцале чаши, полной пива, что незаметно сбросило одеяние пены, дивился тому, как внезапно опустились уголки его губ.
Гром молотил разрыхленные ветрами верхушки деревьев, превращая их в труху, а земля тряслась в лихорадке и прогибалась, когда из неприступного частокола леса выходил, потрясая молотом, хмурый Тор. Он был разъярен, как несущий на спине огромные горы бык, и его ярость стегала небосвод плетями белых молний. Когда вырастала на пороге широкоплечая фигура громовержца, и Локи резко поднимался ему навстречу, казалось, что сей же час он будет раздавлен и поглощен одною лишь тенью Тора, что упала поперек земляного пола, едва не ухнув об него неподъемной тяжестью грозового гнева.
- Мерзостный, смолкни! Не то принудит тебя к молчанию молот Мьелльнир! Я снесу скалу твоих плеч, заброшу тебя вверх на восток, обрушу на тебя гибель своей правой рукой!
Из-под ног Тора всполошено поднимались облака мутящей зрение сухой пыли, а его протяжный выкрик раскатом грома способен был лишить слуха каждого, кто пировал этой ночью в гостях у великана Эгира. Чтоб заглянуть в искаженное гримасой бешенства, бордовое от прихлынувшей буйной крови лицо бога грома, Локи нужно было приподниматься на мыски и запрокидываться, вытягиваясь тонкой оперенной стрелой.
- Что ж ты-то начал браниться? Сам ведь смелым не будешь, сражаясь с тем волком, что сожрет Одина. Вспомни свои походы на восток – как прятался ты в рукавице, не в силах даже опомниться от страха, как гиб от голода, привязанный ремнями. Твоих угроз я не боюсь – мне написан долгий век.
Бог огня больно язвил, метко жалил, шипел угасающим было, но тут же вновь воскресающим пламенем. Мурлыкал, издевательски щурясь, и его улыбка была больше похожа на алчущий отплаты белозубый оскал.
Косматая рыжая борода Тора топорщилась дыбом, как шерсть голодного зверя, учуявшего дразнящий запах добычи. Пошатнулась земля, когда он, рыча, огромной пятерней хватал Локи за загривок, оттягивая голову назад, и со свистом заносил над ним золотую громаду молота. Вскакивали с мест асы, стуча щитами. Сив прикусывала туго сплетенную косу, Сигюн прятала лицо в ладонях. Но громовержец медлил, пожирая бога огня налитыми кровью глазами, и медленно, невыразимо устало опускалась его рука, сжимающая рукоять Мьелльнира – лица богов снова золотились, когда отдергивался вниз покров тени молота.
Локи победоносно улыбался, даже не пытаясь уклониться от неминуемого, казалось бы, удара.
У мутных очертаний лица Браги, что расплывались в пивной чаше, губы белели, будто присыпанные мукой. Слишком ласково окольцовывал пальцы Локи огненный ободок, похожий на ряд только выкованных искусными карликами колец, в то время лапища Тора остервенело мяла его плечо, вот-вот готовое хрустнуть и проломиться, как сухая ветвь. Слишком близок был изгиб его высокой талии к прочному плетению кольчуги бога грома. Слишком простодушно тот впивался голодной пиявкой взгляда в бескровную улыбку Локи, притягивая бога огня, обманчиво слабого и покорного, к себе за плащ.
Бог-скальд закрывал глаза, потому что меж его ресниц уже визгливо танцевали в такой знакомой мнимой агонии полумертвые искорки, грозящие отозваться на тишайший шорох дыхания страстным буйством ненасытной похоти. Локи до волдырей ошпаривал взглядом искоса, гордо вскидывая голову, яд бранных слов и проклятий, слетающих с его искривленных уст, до дыр проедал шерстяные нити гобеленов.
- Я высказал все, не таясь. Тебе же уступлю, и уйду отсюда. С кем хочешь, сражайся. Эгир припас ты немало пива, да зря – пусть все, что у тебя есть, сгинет в пламени, пусть огонь опалит тебе спину!
Выворачиваясь из рук Тора, как покрытый слизью лосось, он небрежно забрасывал за спину крыло плаща, обломанное хваткой железных пальцев Тора, помеченных пучками рыжих волос. Фыркнув, растворялся в стынущих сиреневых колокольчиках утренней зари. Стальные бабочки своими крылышками резали разреженный ссорой воздух до крови, и молот, взлетая, обрушивался на черничные облака, погружаясь в них, как в телячий мозг, и заляпывая звезды ночным ливнем.
Подпирая подбородок кулаком, Браги приглушенно вздыхал. Взгляд Локи, брошенный им через плечо, рыболовным крючком застревал в памяти.

Твой взгляд всегда говорил лишь об одном – замолчи, мне надоело слушать твои песни, скальд.
Ты, быть может, станешь теперь назойливо дребезжать у меня над ухом черной с зеленоватым отливом навозной мухой, лишая своим звоном покоя и ночью, и днем.
Только так.
Но…
Я просто желаю быть рядом.
А может, я не зря поймал блеск твоих полуприкрытых глаз, когда ты обернулся. И, уходя от Гюмира под утро, столкнусь с тобою грудь к груди где-нибудь на запутанных и заросших пергаментной горечавкой тропинках бесконечности. И я опять буду чувствовать твой ледяной жар, пахнущий змеиными гнездами. Мне кажется, я даже мог бы попытаться проникнуть своим пониманием в непроглядный хаос твоих неисчерпаемых козней, охватить быстрой, как полет сокола, мыслью твою неиссякаемую злобу, порок и коварство.