Хотелось снова улечься Кроуфорду в руки и впитывать исходящее от него спокойствие. ©
Название: Мы падаем вместе
Переводчик: AVO Cor
Оригинал: “United we fall“ by thefirstwhokneels, разрешение на перевод получено
Фэндом: "Тор" (фильмы), скандинавская мифология и культура
Жанр: drama, angst
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Тор/Локи, Локи/Тор, Один, Фригг, ОМП
Категория: слэш
Размер: миди (18 911 слов в оригинале, 17 698 слов в переводе)
Размещение: только с разрешения переводчика
Предупреждение: горизонтальный инцест
Краткое содержание: Позже, когда Локи пытается определить точку отсчета, с которой все покатилось под откос, он думает, что все это, возможно, началось еще с самого начала. Началось невинно. Но невинность теряют, всегда.
Это эволюция (или деградация) отношений между Тором и Локи на протяжении веков.
Примечание 1: Примечания переводчика в конце текста (перевод из различных источников)
Примечание 2: работа с ЗФБ 2018 в команде WTF Loki 2018
Размещение: только с разрешения переводчика
Локи не может вспомнить, когда впервые он взял Тора, не может вспомнить, что он чувствовал тогда, до того времени, которое он провел на вершине горы. Он не помнит, был ли это вкус победы или поражения, или у этого вообще не было никакого вкуса.
Когда он берет Тора сейчас, меняя их привычные позиции все чаще, у него во рту появляется незнакомый привкус, и странное ощущение на коже, словно ожог от капающего яда. Теперь он все реже позволяет Тору овладеть собой, словно глубоко втрахиваясь в своего брата, он сможет прикоснуться к его сердцу и тоже провозгласить его своим.
Он нависает и вколачивается в Тора почти безжалостно, слово пытается разрушить его, с каждым толчком ломая того еще хоть немного. В его голове звучит один до глупости честный голос, который подсказывает ему, что идея о том, что Тора можно разрушить подобным способом берет начало из знания, что Локи сам разрушается каждый раз, когда Тор берет его.
Он врывается в Тора так, словно тот – единственное, что находится между ним и безумием, и каждый раз он будет делать это с открытыми глазами, не желая пропустить ни единой детали выражения лица Тора. Локи наблюдает за ним, а за его веками притаилась тьма.
Он не может понять, почему Тор позволяет ему делать это, как он может позволять кому бы то ни было овладевать им таким образом и низводить его до уровня, до которого не захочет опуститься никто. Подчинение, покорение одного мужчины другому мужчине. Они оба знают, как это клеймят в Асгарде. Не-мужчина, женовидный. Как Локи со своей магией. Как – и он повторяет это про себя каждый раз, с каждым толчком бедер – Тор, лежащий под Локи. Это единственный способ, каким он может заставить своего сильного и смелого брата сломаться и осквернить себя. Это его единственное средство разделить позор этой метки, прилепить ее хотя бы на время совокупления на чью-то еще спину.
И Тор, великий и храбрый и безупречный, не видит этого. Или быть может его это не заботит – но эта мысль еще хуже, она скручивает внутренности Локи в узел и каким-то образом заставляет его чувствовать себя все слабее. Тор должно быть достаточно бесстрашен и уверен в себе, чтобы носить эту метку с честью, потому что он знает, какова правда на самом деле – но Локи не Тор. Слово эрги заставляет его гнить изнутри.
LIX
Между ними все кончено, все поломалось, и он не может понять, Тор сознательно игнорирует это, или и в самом деле не видит трещин, изломанную форму того, чем их отношения были раньше. Они больше ничего не строят, только откалывают куски друг от друга с каждым прикосновением, каждым сказанным словом, и каждым мгновением затянувшегося молчания.
Все поломалось, но еще не развалилось.
Нет, это случится позже.
LX
Когда ложь наконец становится правдой, когда она отвечает на все вопросы, которые он задавал себе сам на протяжении веков, фундамент его жизни трещит у самого основания. Это вопросы, которые он никогда не хотел бы задавать, они рвут все на части, воспоминания за воспоминаниями, узы за узами. Такова природа лжи, когда она выявлена, все остальное рушится вместе с ней. Он хорошо это знает, он знает ее природу, хотя никогда и не создавал ложь такого размаха, как сделал это Всеотец.
Она разводит их по разные стороны, ложь, подобно которой он никогда не плел, больше всей той лжи которую он когда-либо соткал. Тор по-прежнему ищет его внимания, по-прежнему разговаривает с ним так, словно ничего не происходит, но Локи понимает силу привычки, он знает, все эти жесты просто слишком обыденны для Тора, чтобы избавиться от них за такое короткое время. Они не братья, и поэтому Тор не обязан выказывать ему ни доброты, ни понимания – рано или поздно даже Тор поймет это.
Это одни из его последних слов, сказанных Тору, его последние слова в золотых стенах Асгарда, окруженного и облаченного в обрывки жизни, которая никогда ему на самом деле не принадлежала. Есть какая-то ирония в том, что эту правду он предлагает в качестве прощального подарка, как отказ от чего-то, чем они никогда бы не стали.
- Эта почва засеяна солью. Ты не сможешь вырастить на ней хоть что-то, брат.
И лишь запоздало он осознает, что даже это слово – брат – теперь ложь.
LXI
Он не понимает, этого упрямства, этой нарочитой слепоты, которую Тор разыгрывает каждый раз, когда они встречаются, каждый раз, когда они сталкиваются со столь многими различиями между ними двумя: разные миры, разные цели, разные расы, старые обиды и ложные воспоминания. Тор на стороне самопровозглашенных супергероев, а Локи… Локи всегда и навеки на своей собственной стороне, предоставлен сам себе и своим собственным средствам.
Он не понимает, почему все эти различия не влияют на желание, которое все еще бурлит у него в чреслах.
Тор глядит на него так, словно они до сих пор братья. Так, словно они до сих пор разлученные на время любовники.
Так, словно у него до сих пор есть право провозглашать его своим.
LXII
- Что ты им наплел, Тор? – смеется он, невзирая на то, что жесткие пальцы Тора выискивают знакомые отверстия на его обнаженной коже. Невзирая даже на то, что он все еще может ощущать характерный запах камеры ЩИТа, откуда Тор его вытащил.
Что он хорошо узнает, так это отчаяние в прикосновениях Тора, глупое отрицание того, кто все еще стремится достичь чего-то, что он уже давно потерял или никогда не имел. Он легко это узнает. Ведь он не знает ничего иного, кроме этого.
- Знают ли они, что ты выкрал своего брата-монстра, чтобы трахнуть его в наказание? –высмеивает он.
Он может прочитать ответ в бегающих глазах Тора, даже ослепленный жаром его страсти. Из своего взгляда он научился стирать подобное, но Тор все еще не так хорош в этом. Вероятно, никогда и не станет.
- О, сияющая надежда Мидгарда просто солгала им, это так, Тор? Этот урок я наконец-таки заставил тебя усвоить. Кто лжец однажды – лжец всегда.
И Тор заходится хныкающими стонами, так словно это его насилуют, словно это на него проливается вся месть и гнев и похоть, скользкая и густая, как ведро бурлящей грязи.
LXIII
Тор нависает над ним, сплошные витые мышцы и железная хватка, смотрит в лицо брата, и усмешка появляется на его губах, обнажа остроту безупречных зубов, и он понимает, как Локи это провернул. Как он добился этого, заставляя Тора думать, что именно он все контролирует, что это он выбирает способ наказания. Тор внезапно понимает, что только что проиграл войну, в которой он даже не знал, что участвовал.
Локи откидывает голову, словно читает его мысли. Смех, вырывающийся из его горла, заставляет кровь стынуть в жилах, и Тор смотрит. Смотрит на грациозную линию его шеи, ее прекрасный изгиб, и он знает, что это тоже не случайно. Он уверен, что Локи предлагает это ему: дразнит, провоцирует, потому что он знает, все чего хочет Тор, это наклониться ниже, впиться зубами в его горло и вгрызаться глубже до хруста, пока не треснет хрящ, до тех пор, пока его сущность не брызнет и не запульсирует и не выплеснется вся в едином ритме с ударами его сердца. Пока не останется ничего, что могло бы произносить эти слова и высмеивать. Он хочет разорвать Локи на куски, но совершенно ясно, что этим он разорвет на куски и самого себя.
- Давай, завоюй меня, брат, сломай меня, подчини меня, – подстрекает его Локи, и злокозненная ухмылка во все зубы на его лице говорит Тору, что это было бы все равно, что пытаться сровнять гору с землей голыми руками, повернуть течение вспять, сорвать звезду с неба. Локи насмехается над ним, а его слова таят в себе противоположный смысл. “Это то, чего ты хочешь. Назвать меня своим.“
Отчаяние нарастает в Торе, потому что Локи ускользает от него, а он будет вечно гнаться за ним, и нет никакого способа вернуть прошлое, потому что по пути что-то пошло ужасно неправильно и его бесконечно раздражает, что он не может ничего изменить, поэтому он врывается в Локи с беспощадной беспомощностью, но это лишь приводит к тому, что брат смеется громче от темной и низкой радости. Он это понимает, но сейчас уже слишком поздно, чтобы остановиться: он знает, Локи утащил его вниз, окунул в это, Локи упал и заставил его тоже упасть.
Он отклоняется назад, опускается на пятки, и на мгновение, пока он пытается сдержать возбуждение, пока пытается убедить себя, что он может просто встать и уйти от этой насмешки над их отношениями длинною в вечность, Локи удивленно молчит. И на одно это мгновение Тор ослеплен победой, лишь на одну секунду.
- Теперь ты понял, что это единственный способ, которым ты когда-либо сможешь владеть мною, и даже это ложь, – со злобой шипит Локи, и эти слова больно жалят. Больнее еще и от того, что да, вероятно, он никогда и не владел Локи, но чувствует он себя так, словно он сам никогда не будет принадлежать никому кроме Локи.
- Больно, не так ли? – и ногти Локи скребут по его груди, сцарапывают кожу и оставляют над его сердцем следы, похожие на прутья решетки, и Тор думает, что это отлично подходит, потому что Локи для себя посадил его сердце в клетку. – Больно осознавать, что я единственное, в чем тебе отказано. Золотой сын, испорченный сын. Как ты справишься с этим, Тор?
- Молчать!
Он не может больше глядеть в это лицо. Он не может выносить этот принижающий взгляд, эту холодную усмешку. Он не узнаёт это лицо, эту маску, вылепленную бездарным мастером по образу его брата. Он переворачивает Локи, о, если б можно было так же легко перевернуть всю ложь, и смотрит под другим углом, не покажется ли другая картинка. Вминает плечи Локи в постель в неистовой попытке заставить его умолкнуть, потому что вкус слов, стекающих с этого языка, может показаться ему знакомым. Он хватается за узкие бедра и дергает вверх, заставляя Локи прогнуть спину, превратить ее в бледный пологий склон, и он снова вонзается в Локи и в этом столько грубой силы, столько грубой любви. Столько потерь.
На спине и на руках Локи натягивается каждая мышца, жгуты так и перекатываются под его сливочной кожей. Его голени взвиваются над кроватью, несомненно от удовольствия, и на один миг он удерживает равновесие на лице и коленях, и Тор неподвижно замирает чтобы посмотреть на него в этот беззащитный и честный миг.
Он знает тело Локи, в известном аспекте, он знает его лучше, чем свое собственное. Это врожденный инстинкт, то, как он толкает бедра вперед, и с каждым толчком погружается в Локи под определенным углом. Он стремится попадать в точку, от прикосновения к которой Локи рвет на части, кусок за куском, это самоцель Тора и единственное средство в его распоряжении на данный момент. С замиранием сердца он задается вопросом, как нечто столь злобное, порочное и ужасное может быть воплощением совершенства в одно и то же время. Их тела идеально совпадают друг с другом, переступив черту, они не могут делать это в одиночку или с кем-то еще. От стимуляции Локи причитает под ним, не в силах оборвать себя, и это своего рода жестокость, Тор ни разу не промахивается мимо точки, просто чтобы посмотреть, как Локи глотает рвущиеся из него звуки, эти приливы и отливы его медленно приближающегося оргазма.
- Ах, да, Тор… ннн, сломай меня, ох, сломай меня, То-о… – стонет Локи в простынь. Его голос срывается от силы толчков Тора и от его собственного удовольствия, и на секунду Тор думает, это то, чего Локи хочет на самом деле: чтобы Тор сломал его.
Его член дергается от мысли, что он мог бы это сделать; он мог бы сломать Локи голыми руками. Но ничем другим, никогда.
Смех Локи – просто тихое фырканье в простыни, но кажется, даже его спина насмехается над Тором, бледный и стройный, он прогибается и выгибается снова, идет дразнящими волнами, и тени вылизывают впадины его тела. Тор впивается большими пальцами в манящие ямки на пояснице Локи, как раз по обе стороны позвоночника, и он жаждет склониться ниже, чтобы попробовать на вкус эти неглубокие озерца, покрытые блестящей пленкой пота, вылизать позвоночник по всей длине, как он всегда это делает, пробуя соль на вкус в каждой впадинке, в каждом углубление между позвонками. Локи сейчас просто корчащаяся плоть под ним, с каждым толчком каждый его вздох превращается в хныканье или стон, и эти звуки застилают разум Тора белой пеленой, обдают жаром его чресла. Он наклоняется вперед, резко натягивает Локи на себя и кончает, рыча как бешенный зверь, его спина выгибается как натянутый лук.
Волны дрожи пробегают по телу Локи, и он тоже изливается, неаккуратно, грязно, мокро. Слабая усмешка – вот все, что Тор может позволить себе в этот момент, хотя это и не победа. Он валится на кровать и поворачивает лицо Локи к себе. Простыни мокрые от слюны там, где к ним прижимался его рот. Они долго лежат так, кожа к коже, но ощущение такое, будто они веками живут в разлуке. И между ними пропасть лжи.
Он однажды подумал, что лишь катаклизм сможет их разделить. Он не брал в расчет медленную смерть умирающей звезды. Они медленно остывают, теряют свой блеск и умирают. Возможно, они продолжают кружить одна вокруг другой, но теперь они не более чем серые камни.
И внезапно он понимает, с ясностью и тяжестью, с подавляющим ощущением потери и горя, что они оба сейчас совсем как эти серые камни. Что это был их последний раз вместе.
- Это прощание, брат.
Он не знает, кто из них это произнес, но это не имеет значения. Какая ирония, думает Тор, что между ними все будет кончено со словами обычной правды.
LXIV
Он наконец свободен. Разум Локи обвивается вокруг этого слова, как железная клетка.
Это самая пугающая мысль. Она холодна и бесплодна, и прекрасна, как звездная пыль.
* * *
Лучи солнечного света. Аромат опавших листьев, влажных, привядших: намек на осень. Ветерок несет в себе какой-то привкус – старых времен, давно утерянных воспоминаний, и в груди Тора поселяется ощущение сродни безутешности.
Он видит лишь силуэт своего брата на фоне заходящего солнца. Локи – темное пятно, длинная тень на его сетчатке, постоянный невидимый шрам, который останется там навсегда. Решение приходит без колебаний, без вопросов. Тор напрягает глаза, следит за движениями удаляющейся фигуры, в точности, как его брат следовал за ним всю его юность, он смотрит так долго, пока может видеть его, и Тор знает, что будет смотреть даже после того, как тот исчезнет. Он всегда будет следовать за ним своим сердцем. Он прищуривается, но Локи не оглядывается.
Вот как все это заканчивается.
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА
(1) Пинта (британская) = 0,568 л., соответственно, три пинты = 1,7 литра.
(2) Эрги (Ergi (сущ.) также argr (прил.) или ragr) – древнескандинавское оскорбление, обозначение изнеженности или женственного поведения у мужчины. Не мужчина, не по-мужски. В эпоху викингов обвинить мужчину в Ergi становилось законной причиной, чтобы бросить вызов. Также в эпоху викингов и в средневековых скандинавских законах Ergi обозначало пассивную роль мужчины во время гомосексуального полового акта.
Надпись на руническом камне в Швеции использует Ergi для проклятия того, кто потревожит камень, включает в себя значения “изгой“, “колдун“ и понятие argri Konu – то есть колдующая женщина, что, по-видимому, связано с практикой сейдра.
Чтобы понять концепцию "ergi" нужно понимать, что у северян того времени были очень строгие гендерные нормы и система социального контроля. Всё в древнескандинавском сообществе вращалось вокруг семьи: семьей/кланом определялись государственное устройство, альянсы и статус в обществе. Любые заслуги и почести, которых бы ты ни достиг, отображались на твоей семье, любые постыдные происшествия бросали тень позора на семью в той же мере. Придерживаться обязанностей и долга было почетно, нарушать установленный порядок вещей – позорно. Все вращалось вокруг оси честь-позор.
Нарушать гендерные нормы было позорно, и допускалось лишь в случаем необходимости избежать еще большего позора (например: когда женщина мстит за кровную обиду, потому что ее братья слишком трусливы, считалось приемлемым). Миф о том, как Тор переоделся в женщину, чтобы вернуть свой молот, был наверняка весьма смешным в поздний период викингов.
Понятие "ergi" также имеет дополнительное сексуальное значение, и, вероятно, лучше всего передается как "немужественный". И это в обществе, где отклонение от гендерных ролей имело крайние последствия для отдельной личности и для семьи. Быть названным "ergi" было самым страшным оскорблением, смертельной обидой. За убийство в ответ не наказывали – ты просто защищал свою честь.
Но было ли "ergi" подходящим оскорблением для потерявшего честь и трусливого убийцы, или же слово "níðingr" более подходящее? Что ж, это если допустить, что оскорбление людей было в порядке вещей. Точно этого мы не знаем, хотя есть доказательства, указывающие на то, что не было. Северяне придавали большое значение таким вещам, как прислушиваться к чужим словам, говорить ясно и честно и тому подобное. Интриги и сплетни, вероятно, расценивались как позор. Если ты ведешь себя неподобающим образом, вся твоя семья и все родственники будут обесчещены. Убийство не по закону было не таким уж редким явлением, и есть множество источников, указывающих на определенные социальные карательные меры.
Эрги было чрезвычайно негативным понятием и словом, максимальным оскорблением, за которое законно можно было убить. Это подразумевало не только женоподобность и трусость, но сексуальную извращенность, пассивного партнера во время содомии в гомосексуальных отношениях. Примечательно, что активного партнера не обвиняли, как сказано в Bjarnar saga Hítdœlakappa: "люди говорят, дела плохи у обоих, кто стоял там, но все же хуже у того, кто стоит спереди". Поэтому нет, человек "не может избежать ответственности за свои поступки", но другие могут, если участвуют в акте позади того, кого назвали argr. Мужчины, практикующие магию (seiðr), также ассоциировались с эрги, предположительно из-за духов проникающих в колдуна через паховую область.
Эрги упоминается на группе рунических камней в Дании, таких как Stentofte-stone и Björketorp-stone. Это надписи насылающие магическую смерть и эрги на тех, кто разрушит или осквернит монумент. Skjern-stone упоминает ergi в связке с seiðr: "Мужчина, поваливший этот могильный холм, станет мужчиной-сейд (seið-man) ". Sønder Vinge-stone прямо говорит: "Извратится тот, кто разрушит этот памятник и станет он seið-ræte." Это слово (seið-ræte) означает извращенность (ᛋᛅᚱþᛁ (транслит. sarþi, имя сущ. от глагола serða), очень сильное слово, используемое для обозначения мужчины, участвующего в извращенном акте, другими словами, подразумевающее гомосексуальность и содомию.
Argr было наиболее унизительным ругательством из всех известных в древнескандинавском языке. Согласно Исландскому закону (Icelandic law), от обвиненного в подобном ожидали убийства обвинителя тотчас. Если же оскорбленный не ответил яростным нападением на месте или не потребовал схватку насмерть, которая должна привести к тому, что вызванный на бой обвинитель либо заберет свои слова назад, либо дело закончится его смертью, то это было доказательством того, что обвиненный слабый и трусливый níðingr.
Если обвиненный успешно дрался в битве насмерть (holmgang) и этим доказывал, что он не "argr", тогда "scolding" признавалось "eacan" – несправедливой, тяжкой клеветой, и обвинитель должен был заплатить оскорбленной стороне полную компенсацию.
Gulathing law ссылается на бранное слово eacan, позже описанное как earg, в значении "быть кобылой", "быть беременным животным", "быть сукой", "иметь неподобающие сношения с животными", "рожать детей, будучи мужчиной", "быть шлюхой для мужчин". Bergen/Island law упоминает значения "кусающий/хватающий другого мужчину", "быть беременным животным". Frostothing law – "быть самкой животного"; Uplandslag law – "иметь половые сношения с животными"; Gray Goose – "быть женщиной каждую девятую ночь", "рожать детей, будучи мужчиной". Стоит отметить, что такие поступки как "быть беременным животным" и "иметь половые сношения с животными" приписываются богу Локи в Lokasenna и Gylfaginning.
(3) Сейдр, сейд (seiðr, seidr) – древняя практика магов витки, родственная шаманизму и подразумевающая трансовые состояния и путешествия по различным сферам реальности, входящим в структуру мирового дерева Иггдрасиля. Практика сейдр противоположна по технике гальдору и часто связана с сексуальными приемами. Этому виду магии Фрейя обучила Одина. Это магический путь тела (в отличие от пути сознания), не имеющий ничего общего с рунами. Сейдр является магической техникой изменения мира (внешнего и внутреннего) согласно воле мага. В сейдре широко используются такие средства, как травы, мази и настойки.
Сейдр – исключительно женская форма магии, транса и умения предсказывать будущее. Хотя легенда гласит, что в основе науки Фрейи лежали созданные ею руны, которыми и пользовались ее жрицы, “сейдр” представлял собой умение менять внешний облик, способность к астральному путешествию по Девяти Мирам, сексуальную магию, врачевание, насылание проклятий и тому подобное. Практиковавшие подобное занятие женщины назывались “вельвами” или “сейдеконами” и считались жрицами Фрейи.
Но “сейдром” занимались не только женщины. В поэтических и прозаических произведениях того времени можно найти упоминания о том, что “сейдр” практиковали и мужчины, переодетые в женскую одежду. В мифах упоминается лишь один бог-мужчина, практиковавший этот вид магии – Один; этому искусству его обучила сама Фрейя. Впрочем, мужчины, занимающиеся подобной формой магии, не пользовались уважением, высмеивались, а иногда их убивали. Переодевание в женское платье очень древняя традиция, в основе которой лежало убеждение, что для того, чтобы служить Богине, мужчина должен перевоплотиться в женщину, что было в духовном смысле неприемлемо для патриархального общества.
Как утверждает Снорри, Один знал и применял магию, называемую сейдр: благодаря ей он мог предвидеть будущее и насылать смерть, несчастье или болезнь. Но это колдовство, добавляет Снорри, предполагало такую "низость", что люди не прибегали к нему "без стыда"; сейдр оставался скорее для гидйур ("жриц" или "богинь"). В Lokasenna Одину делается упрек в применении сейдр, что "недостойно мужчины". Источники говорят о магах (сейдменн) и ведьмах (сейдконур), а как известно, Один научился сейдр от богини Фрейи. Следовательно, можно допустить, что этот вид магии был специальностью женщин; именно по этой причине он считался "недостойным мужчины".
Также есть следующие определение:
Сейд – вид примитивной магии, предполагающей или нанесение вреда конкретной особе (сейд разрушения), или получения знания о будущем людей и умения влиять на погодные условия, урожай и т.д. (Strömbäck: Kulturhistoriskt lexikon för nordisk medeltid, Malmö, 1970)
"Любой, практикующий seid автоматически подозревается в том, что он nithing". (Schoeck)
"Любой, практикующий seid автоматически считается earg – т.е. распутником и приносящим неприятности". (Weisweiler)
(4) Варги (др.-сканд. vargr, или англизированный вариант — англ. warg или англ. varg) — в скандинавской мифологии являются огромными волками. В древнескандинавском языке vargr обозначает "волк" (ulfr). В современном шведском языке имеется слово Varg — "волк", а в древнеанглийском имелось warg — "большой медведь". Что интересно, так именуют Фенрира и двоих его сыновей — Сколь и Хати. В прагерманском языке wargaz означало "душитель" (совр. форма — würgen), "злодей, преступник, изгой". Слово vargr встречается в Lex Salica, знаменуя изгнанного. Такой не смел жить в обществе людей, не находил крова и хлеба, мог быть безнаказанно лишен жизни: лес становился его единственным убежищем.
(5) Нитин, нидин (nīðing), niding (множ. nidings) – (языческое, архаичное) подлый злодей, скверный, мерзкий, отвратительный. Несчастный, неудачливый, неприятный, раздражающий человек. Изгой. Негодяй, трус, который нарушил кодекс чести. В северной мифологии – злобное существо, демон, злой дух.
Нитс (др.-сканд. níð, др.-англ. nīþ, nīð, др.-голл. nīth) — у германских племен термин, обозначающий потерю чести или статус злодея. Заклейменный таким образом человек носил название nīðing (др.-сканд. níðingr/ᚾᛁᚦᛁᚴᛦ, др.-англ. nīðing, nīðgæst, др.высок.немецк. nidding). Возможно, однако, что клеймение не носило физический характер и являлось лишь формой социального определения статуса человека. Близкие к этому термины на современном английском – beneath, современном голландском – beneed/beneden, современном немецком nieder, современном датском и шведском nedre. В средневековом английском был сходный термин nithe (зависть), в современном голландском и современном немецком neid/neidvoll (ненависть, злоба, преступные намеренья. Родственным является термин ergi, несущий в себе дополнительное значение “немужественность“.
Нитс (нид) – не вполне понятная концепция, которую мы не понимаем в полной мере. Вероятно, это мог быть некий вид магии, или по крайней мере, форма ритуализированного оскорбления. Помним, что репутация была ВСЕМ для древних скандинавов, поэтому клевета была нападкой на социальный статус.
Основываясь на всем этом, можно предположить, что "nidstang" было магической атакой на социальное положение. Северяне верили, что ты существуешь так долго, сколь помнят твою "ettermæle", хотя и не ясно как это соотносится с различными вариантами загробной жизни. "Ettermæle" переводится как "послесловие, речи после", или другими словами, то, каким тебя вспоминают.
Сплетни и клевета расценивались почти как магическая атака на тебя и твою семью, на само ваше существование, как при жизни, так и после смерти. Не удивительное, что за подобное могли убить. Оскорбление, оставленное без ответа, разрушало твою репутацию, подвергало опасности загробное существование и обесчещивало весь твой клан. Поэтому обиду не спускали с рук и всегда отвечали на нее крайне жестоко (или же ты будешь опозорен навеки).
К слову, это было причиной того, что барды играли значительную социальную роль в древнескандинавском сообществе. Их ремесло считалось почти "магическим", своей поэзией они приносили вечную славу или вечное бесчестье.
Еще один хороший вопрос: можно ли было стать niding не будучи обесчещенным или тем, кто считается argr? Честь и мужество/мужественность были нераздельно связаны между собой, отказ от первого, подразумевал неизбежную потерю второго. Ergi было наиболее явным, неоспоримым и постыдным доказательство того, что некто является níðing. Но существовали также понятия без явного сексуального значения, такие как griðníðingr, konungsníðingr и т.п., все они означали предательство, измену или позорные действия любого сорта. Níð имело множество дополнительных значений.
Согласно Bleibtreu-Ehrenberg (1978), "nith" не было именно актом клеветы, но по сути вмещало в себе негативные свойства, в которых кого-либо обвиняли. Таким образом, "nith" дословно означает "злые намеренья, недоброжелательство, коварство", а nithing (nidding/neiding на тевтонском) означало даже не человеческое существо, а злого духа или демона, которого мог вызвать человек используя свою ergi-магию. Поскольку это было не человеческое существо, оно было низшим (inferior) (nieder или niedrig на современном немецком) по отношению к людям. Такое существо (nithing, nīþing) завидовало человеческим владениям и возможностям, и поэтому использовало злую seiðr, желая разрушить все, что принадлежало людям и было создано ими, даже уничтожить всю человеческую расу и сам Мидгард.
Согласно современному немецкому языку, еще одним более узким значением nith фактически является Neid (зависть), в то время как в современном английском envy (зависть) произошло от латинского invidia. A(r)gr/arg позднее стало атрибутом nithing, в особенности сексуальных извращений, похоти, слабости, трусости, женовидности, ядовитости, заразности. Само существование nithing, а также его злой магии seid(r) считалось ergi. Близким понятием является раздражение/досада (annoyance) (Ärgernis в современном немецком), кроме того, уже в древние времена ergi отсылает нас также и к чувству гнева (anger) (Ärger в современном немецком), который вызвало в приличных воинственных мужчинах присутствие nithing, и также вся ситуация и все, что вызывало подобные чувства называлась nithing (Ärger на немецком, trouble (беспокойство, заботы, хлопоты, беспорядки) на английском).
Earg часто переводят как "трусливый, слабый". По определению, любой seiðberender (тот, кто практикует магию сейд) сразу же считался argr из-за этого весьма презираемого вида магии. Люди верили, что причиной, по которой nīþing, для причинения вреда, прибегает к коварному колдовству seiðr, вместо того, чтобы просто напасть с достойной воинственной яростью, дабы достичь того же результата, было то, что он трусливое и слабое существо, полная противоположность с характером и поведением древнескандинавских воинов.
Nith не означает дословно бесчестье или клевета (которые на самом деле обозначались как scolding (что интересно, это слово означает "брань" в современном английском)), nith было злым и коварными намереньем от зависти. Nith не практиковали, оно было врожденной чертой. Nithings (дословно злобные существа, нелюди, демоны из Утгарда) использовали злую магию сейд, чтобы достичь своих недобрых целей, которых они не могли добиться другими путями, поскольку были женовидными и слабыми. Практика сейд подразумевала участие мужчин в распутных действиях с другими мужчинами (особенно анальное сношение) и половые акты с животными, с целью получить силу и власть над жизнями и смертями невинных. Сейд означало превращение в неистовое животное и/или самку животного. Все вместе это называлось эрги – распутство и неприемлемое поведение.
Поскольку колдовство “не было признано официально, оно не могло служить всему клану, а лишь исполнению личных желаний; ни один добрый человек не был защищен от тайного искусства колдунов“, и поскольку nīþ означало коварство, подразумевалось также, что níðing – отъявленный лжец, клятвопреступник и предатель, склонный нарушать свое слово и лжесвидетельствовать.
Вероломные злодеяния считались серьезным преступлением, особенно если они были проделаны скрытно и незаметно. Таких преступников и называли nithings, презренными существами. Их преступления включали в себя: убийство, воровство, ночной поджог, и прочие поступки, которые наносили ущерб роду/клану и нарушали охраняемый законом порядок (дезертирство из армии, переход на сторону врага, отказ сражаться в войне и извращения).
Тот, чья вина была доказана и объявлялось, что он níðing, немедленно объявлялся вне закона и изгонялся. "Всем запрещено защищать, предоставлять убежище или кормить изгнанника. Он должен сам искать убежище в лесу, словно волк". "Но все же есть еще одна сторона пребывания вне закона. Человека вне закона не только выгоняли из клана, он впредь также считался врагом всего человечества".
Древние дегуманизирующие термины, означающие одновременно "волк" и "душитель", были практически синонимами, обозначающими человека вне закона: vargr (Old Norse), wearg (Anglo-Saxon), warc (OHG), wargus (Salian). Люди вне закона рассматривались как мертвые, в физическом и юридическом смыслах, их супруги считались вдовами и вдовцами, а их дети – сиротами, их собственность и нажитые богатства конфисковались в пользу клана или уничтожались. "Долгом каждого мужчины было поймать изгнанника и убить его".
Полагали, что níðings могут вернуться в свои тела и после смерти, используя магию seid(r), даже их мертвые тела считались ядовитыми и заразными. Смертный приговор исполняли преимущественно сажанием на кол, сжиганием, утоплением (в озерах, реках, болотах) или даже все вышеперечисленное по порядку, чтобы запечатать тело и не позволить злых демонам вернуться после своей кончины как умертвия с помощью seid(r).
Сординн (sorðinn, sordinn) – ведет начало от термина sorðint, произошедшего от serða – глагола, обозначающего мужскую роль в сношении. Его точным переводом будет проникать, входить, вставлять, трахать. Тем не менее, для этого понятия нетипично быть использованным в обозначения актива. Обычно встречается пасcивная форма sorðinn (быть использованным мужчиной в сексуальном смысле, тот, в кого проникли, вошли, поимели), которая описывает пассивную роль в гомосексуальных отношениях. В своей активной форме serða соответственно обозначает мужскую роль в половом сношении, позицию верхнего в сексе. Другое слово с тем же значением – streða появилось от простой перестановки звуков. В Gragas и в Норвежских законах (Norwegian laws) формы этих слов sorðinn и stroðinn в прошедшем времени были объединены в прилагательное ragr в разделе списков обвинений (yki), который один мужчина мог предъявить другому. Сказанное вслух или же вырезанное на дереве (непроизнесенное, но видимое глазу), такое оскорбление ставило обидчика вне закона. Специфическое сексуальное значение слова ragr подразумевало женовидность в целом, в то время как оба других слова ясно подразумевают половой акт, в котором один мужчина, обозначенный как stroðinn или sorðinn, находится в пассивной роли, а другой совершает действие, называемое streða или serða. Отрывок из Njala указывает на то, что слово изначально могло использоваться также и в гетеросексуальных отношениях, этот вывод подтверждается и в поэме Grettisfœrsla, где описывается неукротимое сексуальное желание главного героя – Греттира.
Исландские Gray Goose Laws отсылают нас к трем словам, которые рассматриваются как равнозначные термину argr. Это ragr, strodinn и sordinn, все три обозначают пассивную роль мужчины, участвующего в однополом сексе с другими мужчинами. Другой смысл этих слов включает в себя, согласно Gray Goose, "быть другом колдуна". Еще примеры из Древних Скандинавских Законов (Old Scandinavian Laws): Gulathing law – "быть нижним мужчиной, "быть рабом", "быть seiðmaðr (мужчиной, практикующим сейд)"; Bergen/Island law – "быть seiðmaðr (мужчиной, практикующим сейд)", "быть колдуном и/или участвовать в однополом сексе как пассивный мужчина (kallar ragann)"; Frostothing law – "мужчина, желающий однополого секса, как нижний".
Из всего этого очевидно, что понятия ergi и níðingr были крепко связаны не только с магией, колдовством, немужественностью, слабостью и женовидностью, но также с распутством и половым извращением с точки зрения древних скандинавов на протяжении средних веков. Эрги женщин подразумевало чрезмерно похотливое, граничащее с буйством безумие, эрги мужчин означало извращение, феминизацию и пассивную роль в однополых сношениях с другим мужчиной, в то время как активная роль мужчины, который участвовал в том же однополом сношении не связывалась с ergi, ragr, argr или níð.
(6) Сейдкона – то же самое что вёльва, женщина, практикующая сейдр. (vǫlva или seiðkona "seiðr woman").
© thefirstwhokneels
перевод AVO Cor
декабрь 2017
Ровно
Переводчик: AVO Cor
Оригинал: “United we fall“ by thefirstwhokneels, разрешение на перевод получено
Фэндом: "Тор" (фильмы), скандинавская мифология и культура
Жанр: drama, angst
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Тор/Локи, Локи/Тор, Один, Фригг, ОМП
Категория: слэш
Размер: миди (18 911 слов в оригинале, 17 698 слов в переводе)
Размещение: только с разрешения переводчика
Предупреждение: горизонтальный инцест
Краткое содержание: Позже, когда Локи пытается определить точку отсчета, с которой все покатилось под откос, он думает, что все это, возможно, началось еще с самого начала. Началось невинно. Но невинность теряют, всегда.
Это эволюция (или деградация) отношений между Тором и Локи на протяжении веков.
Примечание 1: Примечания переводчика в конце текста (перевод из различных источников)
Примечание 2: работа с ЗФБ 2018 в команде WTF Loki 2018
Размещение: только с разрешения переводчика
ЧАСТЬ 4/4
LVIIIЛоки не может вспомнить, когда впервые он взял Тора, не может вспомнить, что он чувствовал тогда, до того времени, которое он провел на вершине горы. Он не помнит, был ли это вкус победы или поражения, или у этого вообще не было никакого вкуса.
Когда он берет Тора сейчас, меняя их привычные позиции все чаще, у него во рту появляется незнакомый привкус, и странное ощущение на коже, словно ожог от капающего яда. Теперь он все реже позволяет Тору овладеть собой, словно глубоко втрахиваясь в своего брата, он сможет прикоснуться к его сердцу и тоже провозгласить его своим.
Он нависает и вколачивается в Тора почти безжалостно, слово пытается разрушить его, с каждым толчком ломая того еще хоть немного. В его голове звучит один до глупости честный голос, который подсказывает ему, что идея о том, что Тора можно разрушить подобным способом берет начало из знания, что Локи сам разрушается каждый раз, когда Тор берет его.
Он врывается в Тора так, словно тот – единственное, что находится между ним и безумием, и каждый раз он будет делать это с открытыми глазами, не желая пропустить ни единой детали выражения лица Тора. Локи наблюдает за ним, а за его веками притаилась тьма.
Он не может понять, почему Тор позволяет ему делать это, как он может позволять кому бы то ни было овладевать им таким образом и низводить его до уровня, до которого не захочет опуститься никто. Подчинение, покорение одного мужчины другому мужчине. Они оба знают, как это клеймят в Асгарде. Не-мужчина, женовидный. Как Локи со своей магией. Как – и он повторяет это про себя каждый раз, с каждым толчком бедер – Тор, лежащий под Локи. Это единственный способ, каким он может заставить своего сильного и смелого брата сломаться и осквернить себя. Это его единственное средство разделить позор этой метки, прилепить ее хотя бы на время совокупления на чью-то еще спину.
И Тор, великий и храбрый и безупречный, не видит этого. Или быть может его это не заботит – но эта мысль еще хуже, она скручивает внутренности Локи в узел и каким-то образом заставляет его чувствовать себя все слабее. Тор должно быть достаточно бесстрашен и уверен в себе, чтобы носить эту метку с честью, потому что он знает, какова правда на самом деле – но Локи не Тор. Слово эрги заставляет его гнить изнутри.
LIX
Между ними все кончено, все поломалось, и он не может понять, Тор сознательно игнорирует это, или и в самом деле не видит трещин, изломанную форму того, чем их отношения были раньше. Они больше ничего не строят, только откалывают куски друг от друга с каждым прикосновением, каждым сказанным словом, и каждым мгновением затянувшегося молчания.
Все поломалось, но еще не развалилось.
Нет, это случится позже.
LX
Когда ложь наконец становится правдой, когда она отвечает на все вопросы, которые он задавал себе сам на протяжении веков, фундамент его жизни трещит у самого основания. Это вопросы, которые он никогда не хотел бы задавать, они рвут все на части, воспоминания за воспоминаниями, узы за узами. Такова природа лжи, когда она выявлена, все остальное рушится вместе с ней. Он хорошо это знает, он знает ее природу, хотя никогда и не создавал ложь такого размаха, как сделал это Всеотец.
Она разводит их по разные стороны, ложь, подобно которой он никогда не плел, больше всей той лжи которую он когда-либо соткал. Тор по-прежнему ищет его внимания, по-прежнему разговаривает с ним так, словно ничего не происходит, но Локи понимает силу привычки, он знает, все эти жесты просто слишком обыденны для Тора, чтобы избавиться от них за такое короткое время. Они не братья, и поэтому Тор не обязан выказывать ему ни доброты, ни понимания – рано или поздно даже Тор поймет это.
Это одни из его последних слов, сказанных Тору, его последние слова в золотых стенах Асгарда, окруженного и облаченного в обрывки жизни, которая никогда ему на самом деле не принадлежала. Есть какая-то ирония в том, что эту правду он предлагает в качестве прощального подарка, как отказ от чего-то, чем они никогда бы не стали.
- Эта почва засеяна солью. Ты не сможешь вырастить на ней хоть что-то, брат.
И лишь запоздало он осознает, что даже это слово – брат – теперь ложь.
LXI
Он не понимает, этого упрямства, этой нарочитой слепоты, которую Тор разыгрывает каждый раз, когда они встречаются, каждый раз, когда они сталкиваются со столь многими различиями между ними двумя: разные миры, разные цели, разные расы, старые обиды и ложные воспоминания. Тор на стороне самопровозглашенных супергероев, а Локи… Локи всегда и навеки на своей собственной стороне, предоставлен сам себе и своим собственным средствам.
Он не понимает, почему все эти различия не влияют на желание, которое все еще бурлит у него в чреслах.
Тор глядит на него так, словно они до сих пор братья. Так, словно они до сих пор разлученные на время любовники.
Так, словно у него до сих пор есть право провозглашать его своим.
LXII
- Что ты им наплел, Тор? – смеется он, невзирая на то, что жесткие пальцы Тора выискивают знакомые отверстия на его обнаженной коже. Невзирая даже на то, что он все еще может ощущать характерный запах камеры ЩИТа, откуда Тор его вытащил.
Что он хорошо узнает, так это отчаяние в прикосновениях Тора, глупое отрицание того, кто все еще стремится достичь чего-то, что он уже давно потерял или никогда не имел. Он легко это узнает. Ведь он не знает ничего иного, кроме этого.
- Знают ли они, что ты выкрал своего брата-монстра, чтобы трахнуть его в наказание? –высмеивает он.
Он может прочитать ответ в бегающих глазах Тора, даже ослепленный жаром его страсти. Из своего взгляда он научился стирать подобное, но Тор все еще не так хорош в этом. Вероятно, никогда и не станет.
- О, сияющая надежда Мидгарда просто солгала им, это так, Тор? Этот урок я наконец-таки заставил тебя усвоить. Кто лжец однажды – лжец всегда.
И Тор заходится хныкающими стонами, так словно это его насилуют, словно это на него проливается вся месть и гнев и похоть, скользкая и густая, как ведро бурлящей грязи.
LXIII
Тор нависает над ним, сплошные витые мышцы и железная хватка, смотрит в лицо брата, и усмешка появляется на его губах, обнажа остроту безупречных зубов, и он понимает, как Локи это провернул. Как он добился этого, заставляя Тора думать, что именно он все контролирует, что это он выбирает способ наказания. Тор внезапно понимает, что только что проиграл войну, в которой он даже не знал, что участвовал.
Локи откидывает голову, словно читает его мысли. Смех, вырывающийся из его горла, заставляет кровь стынуть в жилах, и Тор смотрит. Смотрит на грациозную линию его шеи, ее прекрасный изгиб, и он знает, что это тоже не случайно. Он уверен, что Локи предлагает это ему: дразнит, провоцирует, потому что он знает, все чего хочет Тор, это наклониться ниже, впиться зубами в его горло и вгрызаться глубже до хруста, пока не треснет хрящ, до тех пор, пока его сущность не брызнет и не запульсирует и не выплеснется вся в едином ритме с ударами его сердца. Пока не останется ничего, что могло бы произносить эти слова и высмеивать. Он хочет разорвать Локи на куски, но совершенно ясно, что этим он разорвет на куски и самого себя.
- Давай, завоюй меня, брат, сломай меня, подчини меня, – подстрекает его Локи, и злокозненная ухмылка во все зубы на его лице говорит Тору, что это было бы все равно, что пытаться сровнять гору с землей голыми руками, повернуть течение вспять, сорвать звезду с неба. Локи насмехается над ним, а его слова таят в себе противоположный смысл. “Это то, чего ты хочешь. Назвать меня своим.“
Отчаяние нарастает в Торе, потому что Локи ускользает от него, а он будет вечно гнаться за ним, и нет никакого способа вернуть прошлое, потому что по пути что-то пошло ужасно неправильно и его бесконечно раздражает, что он не может ничего изменить, поэтому он врывается в Локи с беспощадной беспомощностью, но это лишь приводит к тому, что брат смеется громче от темной и низкой радости. Он это понимает, но сейчас уже слишком поздно, чтобы остановиться: он знает, Локи утащил его вниз, окунул в это, Локи упал и заставил его тоже упасть.
Он отклоняется назад, опускается на пятки, и на мгновение, пока он пытается сдержать возбуждение, пока пытается убедить себя, что он может просто встать и уйти от этой насмешки над их отношениями длинною в вечность, Локи удивленно молчит. И на одно это мгновение Тор ослеплен победой, лишь на одну секунду.
- Теперь ты понял, что это единственный способ, которым ты когда-либо сможешь владеть мною, и даже это ложь, – со злобой шипит Локи, и эти слова больно жалят. Больнее еще и от того, что да, вероятно, он никогда и не владел Локи, но чувствует он себя так, словно он сам никогда не будет принадлежать никому кроме Локи.
- Больно, не так ли? – и ногти Локи скребут по его груди, сцарапывают кожу и оставляют над его сердцем следы, похожие на прутья решетки, и Тор думает, что это отлично подходит, потому что Локи для себя посадил его сердце в клетку. – Больно осознавать, что я единственное, в чем тебе отказано. Золотой сын, испорченный сын. Как ты справишься с этим, Тор?
- Молчать!
Он не может больше глядеть в это лицо. Он не может выносить этот принижающий взгляд, эту холодную усмешку. Он не узнаёт это лицо, эту маску, вылепленную бездарным мастером по образу его брата. Он переворачивает Локи, о, если б можно было так же легко перевернуть всю ложь, и смотрит под другим углом, не покажется ли другая картинка. Вминает плечи Локи в постель в неистовой попытке заставить его умолкнуть, потому что вкус слов, стекающих с этого языка, может показаться ему знакомым. Он хватается за узкие бедра и дергает вверх, заставляя Локи прогнуть спину, превратить ее в бледный пологий склон, и он снова вонзается в Локи и в этом столько грубой силы, столько грубой любви. Столько потерь.
На спине и на руках Локи натягивается каждая мышца, жгуты так и перекатываются под его сливочной кожей. Его голени взвиваются над кроватью, несомненно от удовольствия, и на один миг он удерживает равновесие на лице и коленях, и Тор неподвижно замирает чтобы посмотреть на него в этот беззащитный и честный миг.
Он знает тело Локи, в известном аспекте, он знает его лучше, чем свое собственное. Это врожденный инстинкт, то, как он толкает бедра вперед, и с каждым толчком погружается в Локи под определенным углом. Он стремится попадать в точку, от прикосновения к которой Локи рвет на части, кусок за куском, это самоцель Тора и единственное средство в его распоряжении на данный момент. С замиранием сердца он задается вопросом, как нечто столь злобное, порочное и ужасное может быть воплощением совершенства в одно и то же время. Их тела идеально совпадают друг с другом, переступив черту, они не могут делать это в одиночку или с кем-то еще. От стимуляции Локи причитает под ним, не в силах оборвать себя, и это своего рода жестокость, Тор ни разу не промахивается мимо точки, просто чтобы посмотреть, как Локи глотает рвущиеся из него звуки, эти приливы и отливы его медленно приближающегося оргазма.
- Ах, да, Тор… ннн, сломай меня, ох, сломай меня, То-о… – стонет Локи в простынь. Его голос срывается от силы толчков Тора и от его собственного удовольствия, и на секунду Тор думает, это то, чего Локи хочет на самом деле: чтобы Тор сломал его.
Его член дергается от мысли, что он мог бы это сделать; он мог бы сломать Локи голыми руками. Но ничем другим, никогда.
Смех Локи – просто тихое фырканье в простыни, но кажется, даже его спина насмехается над Тором, бледный и стройный, он прогибается и выгибается снова, идет дразнящими волнами, и тени вылизывают впадины его тела. Тор впивается большими пальцами в манящие ямки на пояснице Локи, как раз по обе стороны позвоночника, и он жаждет склониться ниже, чтобы попробовать на вкус эти неглубокие озерца, покрытые блестящей пленкой пота, вылизать позвоночник по всей длине, как он всегда это делает, пробуя соль на вкус в каждой впадинке, в каждом углубление между позвонками. Локи сейчас просто корчащаяся плоть под ним, с каждым толчком каждый его вздох превращается в хныканье или стон, и эти звуки застилают разум Тора белой пеленой, обдают жаром его чресла. Он наклоняется вперед, резко натягивает Локи на себя и кончает, рыча как бешенный зверь, его спина выгибается как натянутый лук.
Волны дрожи пробегают по телу Локи, и он тоже изливается, неаккуратно, грязно, мокро. Слабая усмешка – вот все, что Тор может позволить себе в этот момент, хотя это и не победа. Он валится на кровать и поворачивает лицо Локи к себе. Простыни мокрые от слюны там, где к ним прижимался его рот. Они долго лежат так, кожа к коже, но ощущение такое, будто они веками живут в разлуке. И между ними пропасть лжи.
Он однажды подумал, что лишь катаклизм сможет их разделить. Он не брал в расчет медленную смерть умирающей звезды. Они медленно остывают, теряют свой блеск и умирают. Возможно, они продолжают кружить одна вокруг другой, но теперь они не более чем серые камни.
И внезапно он понимает, с ясностью и тяжестью, с подавляющим ощущением потери и горя, что они оба сейчас совсем как эти серые камни. Что это был их последний раз вместе.
- Это прощание, брат.
Он не знает, кто из них это произнес, но это не имеет значения. Какая ирония, думает Тор, что между ними все будет кончено со словами обычной правды.
LXIV
Он наконец свободен. Разум Локи обвивается вокруг этого слова, как железная клетка.
Это самая пугающая мысль. Она холодна и бесплодна, и прекрасна, как звездная пыль.
* * *
Лучи солнечного света. Аромат опавших листьев, влажных, привядших: намек на осень. Ветерок несет в себе какой-то привкус – старых времен, давно утерянных воспоминаний, и в груди Тора поселяется ощущение сродни безутешности.
Он видит лишь силуэт своего брата на фоне заходящего солнца. Локи – темное пятно, длинная тень на его сетчатке, постоянный невидимый шрам, который останется там навсегда. Решение приходит без колебаний, без вопросов. Тор напрягает глаза, следит за движениями удаляющейся фигуры, в точности, как его брат следовал за ним всю его юность, он смотрит так долго, пока может видеть его, и Тор знает, что будет смотреть даже после того, как тот исчезнет. Он всегда будет следовать за ним своим сердцем. Он прищуривается, но Локи не оглядывается.
Вот как все это заканчивается.
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА
(1) Пинта (британская) = 0,568 л., соответственно, три пинты = 1,7 литра.
(2) Эрги (Ergi (сущ.) также argr (прил.) или ragr) – древнескандинавское оскорбление, обозначение изнеженности или женственного поведения у мужчины. Не мужчина, не по-мужски. В эпоху викингов обвинить мужчину в Ergi становилось законной причиной, чтобы бросить вызов. Также в эпоху викингов и в средневековых скандинавских законах Ergi обозначало пассивную роль мужчины во время гомосексуального полового акта.
Надпись на руническом камне в Швеции использует Ergi для проклятия того, кто потревожит камень, включает в себя значения “изгой“, “колдун“ и понятие argri Konu – то есть колдующая женщина, что, по-видимому, связано с практикой сейдра.
Чтобы понять концепцию "ergi" нужно понимать, что у северян того времени были очень строгие гендерные нормы и система социального контроля. Всё в древнескандинавском сообществе вращалось вокруг семьи: семьей/кланом определялись государственное устройство, альянсы и статус в обществе. Любые заслуги и почести, которых бы ты ни достиг, отображались на твоей семье, любые постыдные происшествия бросали тень позора на семью в той же мере. Придерживаться обязанностей и долга было почетно, нарушать установленный порядок вещей – позорно. Все вращалось вокруг оси честь-позор.
Нарушать гендерные нормы было позорно, и допускалось лишь в случаем необходимости избежать еще большего позора (например: когда женщина мстит за кровную обиду, потому что ее братья слишком трусливы, считалось приемлемым). Миф о том, как Тор переоделся в женщину, чтобы вернуть свой молот, был наверняка весьма смешным в поздний период викингов.
Понятие "ergi" также имеет дополнительное сексуальное значение, и, вероятно, лучше всего передается как "немужественный". И это в обществе, где отклонение от гендерных ролей имело крайние последствия для отдельной личности и для семьи. Быть названным "ergi" было самым страшным оскорблением, смертельной обидой. За убийство в ответ не наказывали – ты просто защищал свою честь.
Но было ли "ergi" подходящим оскорблением для потерявшего честь и трусливого убийцы, или же слово "níðingr" более подходящее? Что ж, это если допустить, что оскорбление людей было в порядке вещей. Точно этого мы не знаем, хотя есть доказательства, указывающие на то, что не было. Северяне придавали большое значение таким вещам, как прислушиваться к чужим словам, говорить ясно и честно и тому подобное. Интриги и сплетни, вероятно, расценивались как позор. Если ты ведешь себя неподобающим образом, вся твоя семья и все родственники будут обесчещены. Убийство не по закону было не таким уж редким явлением, и есть множество источников, указывающих на определенные социальные карательные меры.
Эрги было чрезвычайно негативным понятием и словом, максимальным оскорблением, за которое законно можно было убить. Это подразумевало не только женоподобность и трусость, но сексуальную извращенность, пассивного партнера во время содомии в гомосексуальных отношениях. Примечательно, что активного партнера не обвиняли, как сказано в Bjarnar saga Hítdœlakappa: "люди говорят, дела плохи у обоих, кто стоял там, но все же хуже у того, кто стоит спереди". Поэтому нет, человек "не может избежать ответственности за свои поступки", но другие могут, если участвуют в акте позади того, кого назвали argr. Мужчины, практикующие магию (seiðr), также ассоциировались с эрги, предположительно из-за духов проникающих в колдуна через паховую область.
Эрги упоминается на группе рунических камней в Дании, таких как Stentofte-stone и Björketorp-stone. Это надписи насылающие магическую смерть и эрги на тех, кто разрушит или осквернит монумент. Skjern-stone упоминает ergi в связке с seiðr: "Мужчина, поваливший этот могильный холм, станет мужчиной-сейд (seið-man) ". Sønder Vinge-stone прямо говорит: "Извратится тот, кто разрушит этот памятник и станет он seið-ræte." Это слово (seið-ræte) означает извращенность (ᛋᛅᚱþᛁ (транслит. sarþi, имя сущ. от глагола serða), очень сильное слово, используемое для обозначения мужчины, участвующего в извращенном акте, другими словами, подразумевающее гомосексуальность и содомию.
Argr было наиболее унизительным ругательством из всех известных в древнескандинавском языке. Согласно Исландскому закону (Icelandic law), от обвиненного в подобном ожидали убийства обвинителя тотчас. Если же оскорбленный не ответил яростным нападением на месте или не потребовал схватку насмерть, которая должна привести к тому, что вызванный на бой обвинитель либо заберет свои слова назад, либо дело закончится его смертью, то это было доказательством того, что обвиненный слабый и трусливый níðingr.
Если обвиненный успешно дрался в битве насмерть (holmgang) и этим доказывал, что он не "argr", тогда "scolding" признавалось "eacan" – несправедливой, тяжкой клеветой, и обвинитель должен был заплатить оскорбленной стороне полную компенсацию.
Gulathing law ссылается на бранное слово eacan, позже описанное как earg, в значении "быть кобылой", "быть беременным животным", "быть сукой", "иметь неподобающие сношения с животными", "рожать детей, будучи мужчиной", "быть шлюхой для мужчин". Bergen/Island law упоминает значения "кусающий/хватающий другого мужчину", "быть беременным животным". Frostothing law – "быть самкой животного"; Uplandslag law – "иметь половые сношения с животными"; Gray Goose – "быть женщиной каждую девятую ночь", "рожать детей, будучи мужчиной". Стоит отметить, что такие поступки как "быть беременным животным" и "иметь половые сношения с животными" приписываются богу Локи в Lokasenna и Gylfaginning.
(3) Сейдр, сейд (seiðr, seidr) – древняя практика магов витки, родственная шаманизму и подразумевающая трансовые состояния и путешествия по различным сферам реальности, входящим в структуру мирового дерева Иггдрасиля. Практика сейдр противоположна по технике гальдору и часто связана с сексуальными приемами. Этому виду магии Фрейя обучила Одина. Это магический путь тела (в отличие от пути сознания), не имеющий ничего общего с рунами. Сейдр является магической техникой изменения мира (внешнего и внутреннего) согласно воле мага. В сейдре широко используются такие средства, как травы, мази и настойки.
Сейдр – исключительно женская форма магии, транса и умения предсказывать будущее. Хотя легенда гласит, что в основе науки Фрейи лежали созданные ею руны, которыми и пользовались ее жрицы, “сейдр” представлял собой умение менять внешний облик, способность к астральному путешествию по Девяти Мирам, сексуальную магию, врачевание, насылание проклятий и тому подобное. Практиковавшие подобное занятие женщины назывались “вельвами” или “сейдеконами” и считались жрицами Фрейи.
Но “сейдром” занимались не только женщины. В поэтических и прозаических произведениях того времени можно найти упоминания о том, что “сейдр” практиковали и мужчины, переодетые в женскую одежду. В мифах упоминается лишь один бог-мужчина, практиковавший этот вид магии – Один; этому искусству его обучила сама Фрейя. Впрочем, мужчины, занимающиеся подобной формой магии, не пользовались уважением, высмеивались, а иногда их убивали. Переодевание в женское платье очень древняя традиция, в основе которой лежало убеждение, что для того, чтобы служить Богине, мужчина должен перевоплотиться в женщину, что было в духовном смысле неприемлемо для патриархального общества.
Как утверждает Снорри, Один знал и применял магию, называемую сейдр: благодаря ей он мог предвидеть будущее и насылать смерть, несчастье или болезнь. Но это колдовство, добавляет Снорри, предполагало такую "низость", что люди не прибегали к нему "без стыда"; сейдр оставался скорее для гидйур ("жриц" или "богинь"). В Lokasenna Одину делается упрек в применении сейдр, что "недостойно мужчины". Источники говорят о магах (сейдменн) и ведьмах (сейдконур), а как известно, Один научился сейдр от богини Фрейи. Следовательно, можно допустить, что этот вид магии был специальностью женщин; именно по этой причине он считался "недостойным мужчины".
Также есть следующие определение:
Сейд – вид примитивной магии, предполагающей или нанесение вреда конкретной особе (сейд разрушения), или получения знания о будущем людей и умения влиять на погодные условия, урожай и т.д. (Strömbäck: Kulturhistoriskt lexikon för nordisk medeltid, Malmö, 1970)
"Любой, практикующий seid автоматически подозревается в том, что он nithing". (Schoeck)
"Любой, практикующий seid автоматически считается earg – т.е. распутником и приносящим неприятности". (Weisweiler)
(4) Варги (др.-сканд. vargr, или англизированный вариант — англ. warg или англ. varg) — в скандинавской мифологии являются огромными волками. В древнескандинавском языке vargr обозначает "волк" (ulfr). В современном шведском языке имеется слово Varg — "волк", а в древнеанглийском имелось warg — "большой медведь". Что интересно, так именуют Фенрира и двоих его сыновей — Сколь и Хати. В прагерманском языке wargaz означало "душитель" (совр. форма — würgen), "злодей, преступник, изгой". Слово vargr встречается в Lex Salica, знаменуя изгнанного. Такой не смел жить в обществе людей, не находил крова и хлеба, мог быть безнаказанно лишен жизни: лес становился его единственным убежищем.
(5) Нитин, нидин (nīðing), niding (множ. nidings) – (языческое, архаичное) подлый злодей, скверный, мерзкий, отвратительный. Несчастный, неудачливый, неприятный, раздражающий человек. Изгой. Негодяй, трус, который нарушил кодекс чести. В северной мифологии – злобное существо, демон, злой дух.
Нитс (др.-сканд. níð, др.-англ. nīþ, nīð, др.-голл. nīth) — у германских племен термин, обозначающий потерю чести или статус злодея. Заклейменный таким образом человек носил название nīðing (др.-сканд. níðingr/ᚾᛁᚦᛁᚴᛦ, др.-англ. nīðing, nīðgæst, др.высок.немецк. nidding). Возможно, однако, что клеймение не носило физический характер и являлось лишь формой социального определения статуса человека. Близкие к этому термины на современном английском – beneath, современном голландском – beneed/beneden, современном немецком nieder, современном датском и шведском nedre. В средневековом английском был сходный термин nithe (зависть), в современном голландском и современном немецком neid/neidvoll (ненависть, злоба, преступные намеренья. Родственным является термин ergi, несущий в себе дополнительное значение “немужественность“.
Нитс (нид) – не вполне понятная концепция, которую мы не понимаем в полной мере. Вероятно, это мог быть некий вид магии, или по крайней мере, форма ритуализированного оскорбления. Помним, что репутация была ВСЕМ для древних скандинавов, поэтому клевета была нападкой на социальный статус.
Основываясь на всем этом, можно предположить, что "nidstang" было магической атакой на социальное положение. Северяне верили, что ты существуешь так долго, сколь помнят твою "ettermæle", хотя и не ясно как это соотносится с различными вариантами загробной жизни. "Ettermæle" переводится как "послесловие, речи после", или другими словами, то, каким тебя вспоминают.
Сплетни и клевета расценивались почти как магическая атака на тебя и твою семью, на само ваше существование, как при жизни, так и после смерти. Не удивительное, что за подобное могли убить. Оскорбление, оставленное без ответа, разрушало твою репутацию, подвергало опасности загробное существование и обесчещивало весь твой клан. Поэтому обиду не спускали с рук и всегда отвечали на нее крайне жестоко (или же ты будешь опозорен навеки).
К слову, это было причиной того, что барды играли значительную социальную роль в древнескандинавском сообществе. Их ремесло считалось почти "магическим", своей поэзией они приносили вечную славу или вечное бесчестье.
Еще один хороший вопрос: можно ли было стать niding не будучи обесчещенным или тем, кто считается argr? Честь и мужество/мужественность были нераздельно связаны между собой, отказ от первого, подразумевал неизбежную потерю второго. Ergi было наиболее явным, неоспоримым и постыдным доказательство того, что некто является níðing. Но существовали также понятия без явного сексуального значения, такие как griðníðingr, konungsníðingr и т.п., все они означали предательство, измену или позорные действия любого сорта. Níð имело множество дополнительных значений.
Согласно Bleibtreu-Ehrenberg (1978), "nith" не было именно актом клеветы, но по сути вмещало в себе негативные свойства, в которых кого-либо обвиняли. Таким образом, "nith" дословно означает "злые намеренья, недоброжелательство, коварство", а nithing (nidding/neiding на тевтонском) означало даже не человеческое существо, а злого духа или демона, которого мог вызвать человек используя свою ergi-магию. Поскольку это было не человеческое существо, оно было низшим (inferior) (nieder или niedrig на современном немецком) по отношению к людям. Такое существо (nithing, nīþing) завидовало человеческим владениям и возможностям, и поэтому использовало злую seiðr, желая разрушить все, что принадлежало людям и было создано ими, даже уничтожить всю человеческую расу и сам Мидгард.
Согласно современному немецкому языку, еще одним более узким значением nith фактически является Neid (зависть), в то время как в современном английском envy (зависть) произошло от латинского invidia. A(r)gr/arg позднее стало атрибутом nithing, в особенности сексуальных извращений, похоти, слабости, трусости, женовидности, ядовитости, заразности. Само существование nithing, а также его злой магии seid(r) считалось ergi. Близким понятием является раздражение/досада (annoyance) (Ärgernis в современном немецком), кроме того, уже в древние времена ergi отсылает нас также и к чувству гнева (anger) (Ärger в современном немецком), который вызвало в приличных воинственных мужчинах присутствие nithing, и также вся ситуация и все, что вызывало подобные чувства называлась nithing (Ärger на немецком, trouble (беспокойство, заботы, хлопоты, беспорядки) на английском).
Earg часто переводят как "трусливый, слабый". По определению, любой seiðberender (тот, кто практикует магию сейд) сразу же считался argr из-за этого весьма презираемого вида магии. Люди верили, что причиной, по которой nīþing, для причинения вреда, прибегает к коварному колдовству seiðr, вместо того, чтобы просто напасть с достойной воинственной яростью, дабы достичь того же результата, было то, что он трусливое и слабое существо, полная противоположность с характером и поведением древнескандинавских воинов.
Nith не означает дословно бесчестье или клевета (которые на самом деле обозначались как scolding (что интересно, это слово означает "брань" в современном английском)), nith было злым и коварными намереньем от зависти. Nith не практиковали, оно было врожденной чертой. Nithings (дословно злобные существа, нелюди, демоны из Утгарда) использовали злую магию сейд, чтобы достичь своих недобрых целей, которых они не могли добиться другими путями, поскольку были женовидными и слабыми. Практика сейд подразумевала участие мужчин в распутных действиях с другими мужчинами (особенно анальное сношение) и половые акты с животными, с целью получить силу и власть над жизнями и смертями невинных. Сейд означало превращение в неистовое животное и/или самку животного. Все вместе это называлось эрги – распутство и неприемлемое поведение.
Поскольку колдовство “не было признано официально, оно не могло служить всему клану, а лишь исполнению личных желаний; ни один добрый человек не был защищен от тайного искусства колдунов“, и поскольку nīþ означало коварство, подразумевалось также, что níðing – отъявленный лжец, клятвопреступник и предатель, склонный нарушать свое слово и лжесвидетельствовать.
Вероломные злодеяния считались серьезным преступлением, особенно если они были проделаны скрытно и незаметно. Таких преступников и называли nithings, презренными существами. Их преступления включали в себя: убийство, воровство, ночной поджог, и прочие поступки, которые наносили ущерб роду/клану и нарушали охраняемый законом порядок (дезертирство из армии, переход на сторону врага, отказ сражаться в войне и извращения).
Тот, чья вина была доказана и объявлялось, что он níðing, немедленно объявлялся вне закона и изгонялся. "Всем запрещено защищать, предоставлять убежище или кормить изгнанника. Он должен сам искать убежище в лесу, словно волк". "Но все же есть еще одна сторона пребывания вне закона. Человека вне закона не только выгоняли из клана, он впредь также считался врагом всего человечества".
Древние дегуманизирующие термины, означающие одновременно "волк" и "душитель", были практически синонимами, обозначающими человека вне закона: vargr (Old Norse), wearg (Anglo-Saxon), warc (OHG), wargus (Salian). Люди вне закона рассматривались как мертвые, в физическом и юридическом смыслах, их супруги считались вдовами и вдовцами, а их дети – сиротами, их собственность и нажитые богатства конфисковались в пользу клана или уничтожались. "Долгом каждого мужчины было поймать изгнанника и убить его".
Полагали, что níðings могут вернуться в свои тела и после смерти, используя магию seid(r), даже их мертвые тела считались ядовитыми и заразными. Смертный приговор исполняли преимущественно сажанием на кол, сжиганием, утоплением (в озерах, реках, болотах) или даже все вышеперечисленное по порядку, чтобы запечатать тело и не позволить злых демонам вернуться после своей кончины как умертвия с помощью seid(r).
Сординн (sorðinn, sordinn) – ведет начало от термина sorðint, произошедшего от serða – глагола, обозначающего мужскую роль в сношении. Его точным переводом будет проникать, входить, вставлять, трахать. Тем не менее, для этого понятия нетипично быть использованным в обозначения актива. Обычно встречается пасcивная форма sorðinn (быть использованным мужчиной в сексуальном смысле, тот, в кого проникли, вошли, поимели), которая описывает пассивную роль в гомосексуальных отношениях. В своей активной форме serða соответственно обозначает мужскую роль в половом сношении, позицию верхнего в сексе. Другое слово с тем же значением – streða появилось от простой перестановки звуков. В Gragas и в Норвежских законах (Norwegian laws) формы этих слов sorðinn и stroðinn в прошедшем времени были объединены в прилагательное ragr в разделе списков обвинений (yki), который один мужчина мог предъявить другому. Сказанное вслух или же вырезанное на дереве (непроизнесенное, но видимое глазу), такое оскорбление ставило обидчика вне закона. Специфическое сексуальное значение слова ragr подразумевало женовидность в целом, в то время как оба других слова ясно подразумевают половой акт, в котором один мужчина, обозначенный как stroðinn или sorðinn, находится в пассивной роли, а другой совершает действие, называемое streða или serða. Отрывок из Njala указывает на то, что слово изначально могло использоваться также и в гетеросексуальных отношениях, этот вывод подтверждается и в поэме Grettisfœrsla, где описывается неукротимое сексуальное желание главного героя – Греттира.
Исландские Gray Goose Laws отсылают нас к трем словам, которые рассматриваются как равнозначные термину argr. Это ragr, strodinn и sordinn, все три обозначают пассивную роль мужчины, участвующего в однополом сексе с другими мужчинами. Другой смысл этих слов включает в себя, согласно Gray Goose, "быть другом колдуна". Еще примеры из Древних Скандинавских Законов (Old Scandinavian Laws): Gulathing law – "быть нижним мужчиной, "быть рабом", "быть seiðmaðr (мужчиной, практикующим сейд)"; Bergen/Island law – "быть seiðmaðr (мужчиной, практикующим сейд)", "быть колдуном и/или участвовать в однополом сексе как пассивный мужчина (kallar ragann)"; Frostothing law – "мужчина, желающий однополого секса, как нижний".
Из всего этого очевидно, что понятия ergi и níðingr были крепко связаны не только с магией, колдовством, немужественностью, слабостью и женовидностью, но также с распутством и половым извращением с точки зрения древних скандинавов на протяжении средних веков. Эрги женщин подразумевало чрезмерно похотливое, граничащее с буйством безумие, эрги мужчин означало извращение, феминизацию и пассивную роль в однополых сношениях с другим мужчиной, в то время как активная роль мужчины, который участвовал в том же однополом сношении не связывалась с ergi, ragr, argr или níð.
(6) Сейдкона – то же самое что вёльва, женщина, практикующая сейдр. (vǫlva или seiðkona "seiðr woman").
© thefirstwhokneels
перевод AVO Cor
декабрь 2017
Ровно
@темы: Thor, Loki, фанфик, статус: закончено, объем: миди, movie: Thor, рейтинг: NC-17
-
-
14.04.2018 в 22:01-
-
14.04.2018 в 22:07-
-
29.04.2018 в 12:07-
-
03.05.2018 в 19:14-
-
15.07.2018 в 12:21Присоединяюсь к высказанным ранее благодарностям за примечания по ссылкам!
-
-
16.07.2018 в 18:21